Иванов Л. На Афганской войне. Записки рядового // Звезда. – 2010. – № 12.Современная литература о локальных конфликтах (от Афганистана до Чечни), как правило, относится к жанру документальной прозы. Повествование в ней ведется из «первых уст» понюхавших пороха, во всех мелочах и подробностях, «с низов» живописующих ту самую стихию войны, которая так тщательно замалчивается предусмотрительными «верхами». По сложившимся традициям, все чаще вопросы долга и чести, патриотизма и идеологии, стратегии и тактики уходят далеко на задний план, на первый же выдвигаются ощущения рядового – пацана, вырванного из нормальной жизни и превращенного в ничтожный винтик большой политики. Леониду Иванову «посчастливилось» проходить срочную службу в Афганистане вычислителем батареи реактивных установок. И хотя профессиональным писателем он не стал, война, видимо, такой след в душе оставила, что подвигла его на создание «Записок рядового».
Пожалуй, едва ли не самое главное, что западает в память и непременно выплескивается на бумагу создателями «военной прозы» – нечеловеческие, по современным меркам, условия жизни в военных лагерях. Жутким кошмаром в памяти автора «Записок» навечно останутся первые месяцы пребывания в Долине смерти (месте дислокации полка), названной так из-за жары и безводности. Полная бытовая неустроенность усугублялась отсутствием нормальной еды и питьевой воды. При чтении прозы и Аркадия Бабченко, и Леонида Иванова создается впечатление, что, прежде, чем пасть смертью храбрых в какой-то бессмысленной бойне, русский солдат должен непременно жестоко помучиться. Голод, жажда, инфекционные болезни, завшивленное солдатское белье – некие неизменные атрибуты военно-полевого быта вне зависимости от времен, технического прогресса и уровня жизни всего прочего населения. Для домашних мальчиков, выросших, как правило, в комфортных бытовых условиях, такое «житье» становится серьезным нравственным испытанием: Пачка сахара в тумбочке у товарища была сродни искушению Христа в пустыне. Иисус выдержал. Мы тоже. Но не все».
В дополнительную проблему превратилось и вынужденное соседство с экзотической фауной, досаждавшей не меньше душманов: фаланги забирались в солдатские сапоги, хомяки уничтожали скромные запасы продовольствия в тумбочках, мухи (в несметных количествах) совершали налеты на котлы с едой. Так что вместо отдыха приходилось сражаться еще и с назойливыми обитателями афганских пустынь.
В главе, посвященной собственно войне – «О боевых рейдах», на суд читателя автор выносит разрозненные эпизоды, что называется «без комментариев». Этот художественный прием у авторов-документалистов, пишущих о войне, весьма популярен, поскольку в полной мере позволяет ощутить все составляющие войны – безумие, хаос, всеобщую безответственность и неоправданную жестокость – не отвлекаясь на сюжет. В одном из эпизодов делегация мирных афганских старейшин просит командира дивизии разобраться с душманами, мародерствующими в соседней деревне. Комдив разбирается по-свойски – отдает приказ дать залп… по деревне. Видимо, чтобы неповадно было жаловаться и от дела отвлекать. В другом – трагикомическая, почти анекдотичная ситуация как результат вечной русской безалаберности. С вечера в долине установлены боевые позиции: по одну сторону холма – советская артиллерия, по другую – неприятель, а на холме «закрепилась десантура». И прицелы наших гаубиц выверены до миллиметра, и порох в нужном количестве забит в гильзы снарядов – в общем, подготовились на совесть. Но ночью замерзший часовой стал доставать из пушек порох (всего-то по пакетику из каждой) и жечь его, чтобы согреть руки. А утром пушки, как водится, дружно вдарили… аккурат по десантникам. Чтобы перелететь через холм снарядам не хватило тех самых пакетиков пороха.
Чистосердечное признание в конце «Записок»: «Я писал правду и только правду. О том, что пришлось пережить лично мне, или о том, чему были свидетели мои друзья, честность которых я не подвергаю сомнению» - в общем-то, излишне. Самый извращенный ум не в состоянии придумать более гремучей смеси абсурда и беззакония, которую и являет собой любая война с самых незапамятных времен. «Аркадий Аверченко готов был забить глотку немецкому Кайзеру, объявившему Первую мировую войну. А я начал бы с Каина! Будь он проклят!» Мы верим.
